Путь пилигрима
Раймонд КАЖЕ
Дмитрий Федотов в 80-е стал довольно известной личностью в подпольной субкультуре на советском пространстве — как соло-гитарист рок-руппы «Пилигрим» и активист Рижского рок-клуба. Своеобразное сочетание религиозной музыки и независимого хард-рока, исполняемое «Пилигримом», имело мало аналогов в Союзе, и группа быстро обрела узнаваемое в андерграунде имя. С 1990-го года Дмитрий живет в Англии и преподает музыку в колледже.
* Дополнено 10 января 2006 г.
Мне кажется, это будет удобно нашим читателям — не могли бы вы дать очень краткое описание самого себя? Ну, что-то наподобие того, что вы бы хотели увидеть в статье о вас в «Википедии»?
— Я принимал участие в движении хиппи начиная с 1980 года. Позднее, в 1983 году я начал играть в «Пилигриме». Позднее я все больше отходил от движения хиппи и, начиная с 1985 года, полностью посвятил себя «Пилигриму». А в начале 90-х годов я переехал в Англию. Там я присоединился к группе, которая называлась Bedlam Choir, и был в ее составе до 1994 года, когда группа распалась. Несколько песен «Хора» фактически были песнями из старого репертуара «Пилигрима». В то же время я получил степень в области популярной музыки, обучаясь в Бретоннхолском колледже Лидского университета.
После распада Bedlam Choir я присоединился к группе, которая исполняла разнообразный старый рок (включая все — от Beatles до Whitesnake) в местных клубах, хотя это делалось только с цель заработать немного денег. Я также иногда играл как сессионный музыкант для старых поп и диско звезд: Boney M и The Real Thing. В 1997 году я решил прервать карьеру исполнителя и занялся преподавательской деятельностью. С тех пор я преподаю в колледже. Моей обязанностью является помощь юным музыкантам в достижении поставленных ими целей (соответствующего уровня). Я обучаю их навыкам, необходимым для игры в группе, учу сочинять музыку, быть творческими людьми, уметь проявить себя, а также знакомлю с другими аспектами жизни рок-н-ролла.
Я родился в Риге в 1963 году. Моя мама родилась в Резекне, а отец — где-то к юго-востоку от Малты. Не знаю, что еще могу о себе сказать. Я не принадлежу к тем людям, которые умеют складно рассказать о себе.
— Существует один вопрос в отношении хиппи, который я всегда хотел задать, но до сих пор этого не делал: что это на самом деле значит — «быть хиппи»? Что хиппи в действительности делали? В США, насколько я понимаю, в основе всего было курение марихуаны, свободная любовь и игнорирование общественного мнения. А чем отличались от них хиппи в Советском Союзе? И еще — просто невозможно представить себе хиппи без психоделической музыки. Но слушали ли советские хиппи «оригинальную» музыку хиппи 60-х годов — Jefferson Airplane, Grateful Dead, Дженис Джоплин и прочих?
— В Системе были представлены очень разные люди. Артисты, музыканты, поэты, верующие, люди, склонные к странствиям и бродяжничеству, люди, интересовавшиеся политикой, принимавшие наркотики, склонные к пьянству, а также те, у кого присутствовали сочетания всех или нескольких вышеупомянутых пристрастий. Что у этих людей могло быть общего? Точки соприкосновения образовывались из желания противопоставить себя существовавшей советской системе, ее ограниченности в мышлении и образе жизни. Отсюда альтернативный стиль одежды, длинные волосы и т.п. Естественно, марихуана и свободная любовь (sex, drugs & Rock'n'Roll) также были альтернативой, но это практиковали отнюдь не все. Многие хиппи не работали и путешествовали по всему Советскому Союзу. Это было очень просто — встретить на Домке кого-нибудь из совсем другой части Союза и пригласить его пожить у себя. В моей квартире постоянно останавливались люди, на пару ночей или дольше, спасибо терпению моих родителей! Существовали и летние лагеря на Гауе, в Лиласте и Витрупе. Хиппи старались как можно меньше участвовать в жизни советского общества. Их подавляющее большинство уклонялось от службы в Советской армии, регулярно попадая в психиатрические больницы. Мой личный стаж в подобном заведении был всего две недели, но многие провели там в заключении по 4-6 месяцев, причем неоднократно. Музыку слушали ту же, что и остальные хиппи — Дженис, Джимми Хендрикса, Jefferson Airplane, Cream, Iron Butterfly и т.д. Кое-кто отдавал предпочтение более поздним направлениям, некоторые, — восточной музыке (религиозные движения — такие, как индуизм и буддизм, оказали на многих хиппи сильное влияние).
— На что было похоже движение хиппи в СССР? Насколько широко оно было распространено, где и когда достигло своего максимума?
— Это была спонтанно возникшая сеть самых разных людей со всего Советского Союза. Это движение себя именовало Системой. Я не в состоянии оценить размеры этого движения. Оно пережило несколько пиков. Один из них наблюдался вскоре после того, как я присоединился к движению в 1982 году и Латвия была одним из его эпицентров. У нас был лагерь в лесу на станции Гауя (между железнодорожной станцией и морем), который просуществовал много летних сезонов. Люди со всего Советского Союза бывали там. Кроме того, были лагеря в Лиласте и Витрупе. Лива Екабсоне сейчас делает подробное исследование об этих лагерях. Я отправил ей несколько примечаний и фотографий, но она о прошлом Системы знает гораздо больше, поскольку опросила большое количество участников, которые в движении хиппи сыграли ключевую роль. Она очень хорошо информирована.
— Насколько мне известно, вы когда-то были связаны с Рижским рок-клубом. Чем этот клуб являлся по существу, чем он занимался?
— В Латвии 80-х было много альтернативных музыкантов. Группа под названием Tilts организовала фестиваль андерграунда где-то под Иецавой. Я тоже принял активное участие в этом фестивале, и у меня даже сохранились фотографии. Это все было организованно внезапно и очень быстро, чтобы Комитет госбезопасности был не в состоянии фестиваль предотвратить. Они об этом узнали позже, и решили учредить «Клуб современной музыки». Им очень хотелось держать альтернативную музыку под контролем, но нам в некотором роде это оказалось на руку, поскольку появилась возможность выступать легально. Мы, естественно, отдавали предпочтение названию «рок-клуб», но официально мы были «Клуб современной музыки», поскольку слово «рок» официальным инстанциям не нравилось.
Рижский рок-клуб начал свою деятельность в 1983 году и в течение многих лет организовывал концерты. Однако пути клуба и «Пилигрима» постепенно разошлись, и у этого было несколько причин. Мы со своими концертами выступали и по отдельности (вне рок-клуба) и в Латвии, и за ее пределами, по всему Союзу.
— Каким образом вам (и другим) удавалось получать записи западной музыки в 80-е годы?
— Моряки привозили записи — пластинки — из-за границей и здесь их продавали. Обычно такая публика собиралась в лесу. Места встречи регулярно менялись. Я помню одно такое место в Иманте. Люди продавали диски и менялись ими. Иногда стоимость одной пластинки достигала месячной зарплаты. Затем записи переписывались, и после шестой-седьмой перезаписи качество, особенно в области высоких частот, резко падало. Свои первые магнитофонные ленты я получил от своего соседа этажом выше, отец которого был настоящим латышским стрелком (мою школу №75 собирались назвать его именем). Его сын отнюдь не увлекался идеями коммунизма и записал мне Дженис Джоплин, CCR, Doors и Black Sabbath и еще он научил меня нескольким аккордам на гитаре.
— Какой музыке Вы отдавали предпочтение в 80-е годы?
— Двум видам: тяжелому року (Black Sabbath, Deep Purple, Led Zeppelin) и прогрессивному року (King Crimson, Yes, Genesis, ELP, Gentle Giant).
— Верите ли вы, что когда-либо сможет повториться нечто подобное движению хиппи и субкультуре андерграунда, либо, с точностью до наоборот, музыка и все, с нею связанное, все больше станет уподобляться массовой продукции?
— Нечто подобное хиппи — возможно, но в иной форме и не в обозримом будущем. Все имеет свое начало и свой конец. Я имею в виду конкретно Латвию. Какие бы отрицательные тенденции не наблюдались в жизни и во внутренней политике современной Латвии, она все-таки по существу является демократическим и настроенным на открытость обществом. Здесь нет достаточного пространства для альтернативных движений — таких, как хиппи 70-х-80-х годов. По-моему, движение хиппи все-таки — тихий протест против существующей системы. Мне кажется, что едва ли тихий протест в современной Латвии может быть эффективным. Однако это движение еще живо-здорово в России и на Украине (Лива знает подробности).
Музыка представляет собой многомиллиардную индустрию, в куда большей степени основывающуюся на деньгах, чем на музыку как таковой. Я, если честно, не знаю, насколько это справедливо по отношению к современной Латвии. Знаю только то, что в свое время министром культуры был назначен Раймонд Паулс, и, насколько мне известно, ему не слишком нравится что угодно альтернативное. Некогда он был очень хорош в создании произведений массового спроса.
— Каким образом Вам удалось «организовать возможность» остаться в Великобритании?
— Я приехал в Великобританию навестить друзей на Рождество 1990 года. Несколькими неделями позже на улицах Вильнюса появились танки, были беспорядки и в Риге. В то время я был уверен, что все вернется в состояние догорбачевской диктатуры. Друзья, у которых мы остановились, настаивали на том, что они не разрешат нам вернуться в СССР — во всяком случае, не теперь. Поскольку в прошлом у меня были конфликты с официальными советскими учреждениями, у меня оказалось много материалов, чтобы приобщить к ходатайству министерству внутренних дел (Home Office) о предоставлении политического предъявить. Я получил политическое убежище через три месяца после подачи заявления (это было необычайно быстро, поскольку я знаю людей, которым пришлось ждать около пяти лет). Все это произошло незадолго до того, как Латвия восстановила независимость.
— Насколько трудно или легко было адаптироваться к совершенно другой социальной системе/обществу?
— Очень легко. Люди здесь в большинстве своем весьма дружелюбны. Я получил громадную моральную и материальную поддержку от многих людей. Что касается государственной системы, поскольку советская у меня никаких симпатий не вызывала, проблем не было. Мне не потребовалось много времени для того, чтобы почувствовать себя здесь как дома. Правда, мне кое-чего латвийского не хватает — лесов, черного хлеба и уникальной культуры Латвии, для описания которой мне не хватает слов.
— Как часто Вы бываете в Риге и в Резекне с тех пор, как постоянно проживаете в Англии? Каковы Ваши впечатления о том, как у нас идут дела?
— Первый раз я приехал в 2000 году, потом в 2002-м и затем еще три раза. В первый приезд я был потрясен переменами в Старой Риге и тем, сколько современных магазинов появились в центре города. Казалось, впрочем, что этим роскошных магазинах не хватает покупателей, зато на улицах множество нищих. Кроме того, я навестил друзей в Иманте — и это было путешествием в прошлое, там почти ничто не изменилось. Бесспорно, было приятно видеть исчезновение памятника Ленину и восстановленные кресты на Кафедральном соборе
Обобщая увиденное и услышанное от разных жителей Латвии, могу сказать: у меня возникло впечатление, что для многих людей условия жизни ухудшились. Слишком мала была забота об ограничении бедности и слишком много оказалось наследия советского режима.
В первые свои четыре приезда я делил свое время между Ригой и Мелнсилсом (поселок между Роей и Колкой). В последний раз (месяц тому назад) я проигнорировал Курземе и отправился в поездку по Латгалии. Это было очень эмоциональное путешествие — там корни моей семьи. Например, было большим сюрпризом увидеть мемориальный камень с фамилией моего деда в церкви в Резекне.
— Каким образом вы решили посвятить свою жизнь музыке, при этом именно современной музыке, что в то время в СССР отнюдь не поощрялось властями?
— Возможно, я родился для того, чтобы быть творческим и альтернативным. Мое увлечение музыкой началось в 1974 году. когда мне было 11 лет, но я уже тогда не был в восторге от советского ширпотреба. В то время фирма «Мелодия» выпустила несколько песен Beatles и Rolling Stones, не упоминая названий групп, очевидно, дабы избежать неприятностей с нарушением авторских прав. И я сразу понял, что это — та музыка, которую я принимаю, я могу ее соотнести с собой. Тогда же я стал ловить в эфире радиостанции: «Голос Америки», BBC с Севой Новгородцеввым на своем ВЭФовском транзисторе. Эти радиостанции познакомили меня с такими группами, как Led Zeppelin, Black Sabbath, Nazareth, Black Sabbath. Я почувствовал, что это — моя музыка, что я хочу быть ее частью и стал учиться играть на гитаре.
В это же время стала расти моя неприязнь к советской системе. Слушая «западные голоса» (а также радио «Свобода» из Германии), я понял, что вся система основана на лжи. Когда я достиг комсомольского возраста, то отказался в эту организацию вступать. Из-за этого возникли проблемы в школе, поскольку я был единственный некомсомолец во всей школе №75 на улице Краста, возле нынешнего «Лидо».
Я видел в рок-музыке бунт против советской системы. С моей точки зрения, это было лучшим способом демонстрировать свое несогласие. Большая часть текстов для «Пилигрима», сочиненная и мной, и другими, были политическими. Мне хотелось донести до слушателей, что советская система — зло. Это соответствовало и моим религиозным убеждениям.
— Как много концертов вы дали, играя вместе с «пилигримами»?
— Даже примерно не могу сказать. «Пилигрим» выступал в течение примерно восьми лет. Мы сыграли множество концертов в Латвии, Литве, Белоруссии, Украине, России. Позднее мы выступали с концертами в Польше и Швеции.
— Что произошло с остальными участниками группы? Поддерживаете ли вы контакты?
— За 8 лет существования существования группы в ней поменялись многие участники. Я поддерживаю связь с Грантиньшем, Олегом Дробиным, Борисом Столяровым, Эгилом, Алексеем Мосиным, Геной Лебедевым, Петерисом Тилсом и Вячеславом Кадыгробом. Бывают и случайные контакты с Вадимом Богдановым, он живет в США. Игорь Грантиньш играет с Ramiros (не уверен, что называю правильно, это латвийская группа, которая исполняет латиноамериканскую музыку). Олег Дробин работает бухгалтером в Double Coffee. Эгил Гринберг продвигает церковную группу у себя в Лиелварде. Мосин работает в рижской полиции, чинит ее автопарк. Гена Лебедев продолжает заниматься световыми эффектами. Он работал на большинство крупных рок-звезд, гастролировавших в Латвии. Кадыгроб работает в Государственном Художественном музее. У Бориса тоже все OK, но чем именно он занимается, я не помню. Петерис занят в дизайном интерьеров.
— Что вы знали о жизни на Западе, пока жили в СССР? На что позднее это было похоже — на осуществление мечты или на разбитую мечту, когда Вы сменили страну проживания?
— До горбачевской перестройки мы о жизни на Западе знали очень мало. Хотя в конце 80-х я уже знал больше, однако, только после своей первой поездки в Швецию я понял, как страшно отличаются эти две Европы. Когда же я переехал в Англию, это скорее напоминало мечту, ставшую реальностью. Я никогда не жалел о том, что уехал. К тому моменту я очень устал от советской системы.
— Какие проблемы были у вас с официальными инстанциями из-за ваших несоциалистических убеждений?
— Первые неприятности произошли еще в школе. Прежде всего, я отказался вступать в комсомол. Благодаря директоу школы Ираиде Розенвалд это означало тяжелые времена для меня. Она была членом Коммунистической партии и даже ыла награждена Орденом Ленина за свою деятельность. Она мне заявила в присутствии остальных учителей, что у нее много друзей среди членов Коммунистической партии Латвии и военных, и поэтому я могу быть уверен в том, что, когда достигну призывного возраста, меня отправят служить туда, откуда не возвращаются. Это было в то время, когда Советский Союз вторгся в Афганистан.
Позднее я отказался служить в Советской армии, и в качестве альтернативы оказался пациентом психиатрической больницу.
Еще позднее меня несколько раз допрашивали в КГБ. Больше всего мне запомнился восьмичасовый допрос в самом здании КГБ, хотя в большинстве случаев меня просто забирали в отделение милиции. Они предпочитали именно такую тактику.
— Поскольку в современной Латвии эта проблема существует, как было тогда, существовало ли в рамках протестной культуры деление на русских и латышей? Ну, к примеру, будучи русскоговорящим, вы слушали только русские группы — и наоборот?
— Нет, тогда такого разделения не существовало. В «Системе» разделение по языковому и этническому признаку было невозможно.
— Каково ваше восприятие того, в каком направлении сейчас движется мир политическом/экономическом/социальном смыслах?
— В различных частях света это движение протекает в различных направлениях. Могу только сказать, чего бы желал для будущего я лично:
1. В политическом смысле: чтобы не было диктаторов;
2. С экономической точки зрения: чтобы каждый был в состоянии удовлетворить свои хотя бы самые насущные потребности (в идеале — все-таки более, чем просто элементарные);
3. В социальном аспекте: чтобы с человеком считались как с личностью, и не было бы места насилию.
И я понимаю, эта точка зрения скорее идеализм, чем реализм.
