(Hard Bop, Post-Bop, World Fusion) Yusef Lateef - Коллекция - 1957-2009 (51 альбом) (w/ Art Farmer, Adam Rudolph), MP3, 320 kbps

В истории джаза бросается в глаза одна любопытная закономерность: как только джазмен начинает флиртовать с какой-либо идеологией, философской или религиозной догматикой, ему сразу же становится тесно в эстетических рамках джаза. Утрата музыкального простодушия чаще всего оборачивается для такого музыканта потерей джазовой идентичности. Юзеф Латиф не избежал этой участи, став жертвой своей идейной ангажированности. В его продукции 80 - 90-х годов преобладает музыка академической традиции, а джаз подменяется окрашенной в джазовые тона этнической музыкой. Однако насколько сильна инерция репутации: на Западе записи его камерной и симфонической музыки продаются в джазовых отделах магазинов грамзаписи. Думается все же, что самое значительное творческое достижение этого незаурядного саксофониста и флейтиста – его музыка 50 – 70-х годов.
Юзеф Латиф – один из редких в джазе музыкантов, которых принято называть мультиинструменталистами. Кроме тенор-саксофона и флейты, он играет джаз на гобое, фаготе, а также на дюжине экзотических неевропейских духовых и язычковых инструментов – арабских, индийских, африканских, японских, китайских. Латиф, родившийся в негритянской семье в Чаттануге, штат Теннесси, в 1920 году, принял ислам ещё в 50-е годы, поэтому музыка (и культура в целом) мусульманских стран – главным образом ближневосточных – играет заметную роль в его творчестве. Все эти влияния накладываются на глубоко усвоенную им родную афроамериканскую субкультуру. Однако опыт подсказывает: поскреби играющего джаз чёрного мусульманина, и найдёшь бопера или авангардиста. А так как Латиф принадлежит к поколению Чарли Паркера и Диззи Гиллеспи и его музыкальное становление совпало с экспансией бибопа (он даже играл в биг-бэнде у Диззи), то его боповая родословная сомнений не вызывает. Так что, несмотря на мощные инокультурные влияния, стилистическим фундаментом музыки Латифа всегда оставался бибоп. Другое дело. Что на этом фундаменте он зачастую выстраивал причудливые, вычурные музыкальные мечети и пагоды, которые, хотел того их архитектор или нет, смахивали на детройские небоскрёбы (в Детройте прошли его молодые годы).
Музыка Юзефа Латифа не была по-настоящему услышана и оценена джазовой критикой. В джазе всегда с подозрением относились к мультиинструменталистам, предполагая, что играющий на десятке инструментов не умеет толком играть ни на одном. Пожалуй, лишь Роланд Кёрк избежал таких подозрений. Впрочем, никто не ставил под сомнение высочайший профессионализм Латифа-саксофониста и флейтиста. А вот его игру на арабском арголе, индийском сахнаи или африканской алгаите сравнивать в джазе попросту не с кем.
Глядя не многочисленные дарования Юзефа Латифа, невольно начинаешь задумываться о правоте утверждения, что талантливый человек талантлив во всём. Латиф не только музыкант и композитор, но и художник, писатель, философ, музыкальный теоретик и педагог. Ещё в 60-е годы он стал известен как незаурядный абстрактный живописец. Он автор нескольких поэтических сборников. Романа, книги философских эссе, рассказов. Название его романа «Ночь в саду любви» кажется заимствованным из сказок «Тысячи и одной ночи». Со временем у Латифа возникла высокая композиторская репутация – он автор значительного числа сочинений большой формы, в том числе камерной симфонии, концерта для фортепиано с оркестром, сюит и хоровой музыки. В 1975 году он защитил докторскую диссертацию по музыкальной педагогике в Массачусетском университете, её название – «Сопоставление западного и исламского образования».
В джазе существует представление (зафиксированное в энциклопедиях и справочниках), что Латиф якобы сменил своё подлинное имя – Билл Эванс – на восточное не только в качестве части ритуала принятия ислама, но и потому, чтобы его не путали с выдающимся пианистом джаза, его современником. На самом же деле всё это латифовская мистификация: настоящее его имя – Уильям Эмануель Хаддлстон.
Подлинная джазовая суть Латифа, его музыкальное естество приоткрываются, когда он, забывая о своём исламском мистицизме и доктринерстве, исполняет музыку, на которой был воспитан и благодаря которой останется в истории джаза второй половины XX века. Именно тогда с наибольшей силой обнаруживаются свингующая экспрессивность и удивительная тембральная красочность импровизаций этого виртуозного инструменталиста. Огромное влияние на его музыкальное сознание оказала работа в 1961 - 1962 годах в ансамбле Чарли Мингуса, в котором расцвело его дарование музыкального колориста. В последующие два года в секстете Джулиана «Кэннонболла» Эддерли ему пришлось демонстрировать чудеса инструментальной техники, ориентируясь на стиль своего лидера. Зато после ухода от Эддерли, возглвляя собственные ансамбли, он уже никому не позволял подавлять свою тягу к орнаментации джаза иранским макамом, индийской рагой, арабским хиджазом и множеством других восточных ладов.
И всё же эксперименты Латифа с восточной модальностью, ритмическими формулами и инструментарием кажутся не более чем поверхностной ориентализацией джаза, не влияющей ни на углубление его содержательности, ни на расширение его выразительных средств. Оказалось, что латифовская реформа его ритмического и интонационного строя никак не влияет на художественное качество музыки. Возможно, именно поэтому Юзеф Латиф в конце концов практически прекратил ткать свои персидские, афганские и кашмирские джазовые ковры.
(c) Ефим Барбан