Василий Иванович Юровских - Материнское благословение [1979, PDF, RUS]

Oб авторе
Каждому с детства знакомо пение жаворонка. В восторженном трепете повисает он над своим гнездовьем и день-деньской без устали славит солнце, жизнь и облюбованную картинку поля, ничем не приметную для прохожего. Прочтите эту небольшую книжку, и вам, как и мне, невольно захочется сравнить ее автора с тем вешним жаворонком нашего детства — та же распевная чистота голоса, такая же неустанная и трепетная хвала жизни и отчему кусочку земли.
Всегда хочется познать истоки таланта, и я раскрываю географическую карту и пытаюсь разглядеть его родину, его гнездовье — где-то под городом Курганом. И не вижу ничего примечательного: нет в тех местах ни заоблачных гор, ни могучих рек, как говорят, не на чем глазу остановиться — бескрайняя сибирская равнина. А между тем почти в каждом письме читаю настойчивое приглашение:
«Видали бы Вы мою речку Крутишку! До того она славная, милая да скромная. И невелика, и светла — сколь ключей живит каждый омут. А рыба в ней — раскрасавица! И птах-то там! А цветов, а чесноку-луку дикого, ягод всяких! И вишенника лесного по угорьям, Дубраве и роще Кузьманихе!»
После таких строк снова заглядываю в карту уже с ревнивым чувством, но не нахожу в ней ни славной речки Крутишки, ни самой деревеньки, что дала автору жизнь. И не только жизнь, но и нарекла его своим именем: деревеньку ту зовут Юровкой, а певца ее — Василий Юровских.
И подумалось: а не в том ли кроется секрет его поэтического вдохновения и сыновней привязанности, что Василий Юровских — не первого колена житель тех мест, и корни его так переплелись с родной землей, что даже название деревни перешло в родовую фамилию?
А между тем земля вокруг Юровки никогда не баловала щедротами. Детство же Васи Юровских пришлось на самые трудные времена: все, что можно было отдать фронту, деревня отдавала, не оставляя себе почти ничего. Травяные лепешки со скупой толикой муки считались лакомством. Но и тогда, сама истощенная, обессиленная, Юровская земля, как больная и скорбно-заботливая мать, из последних своих сусеков тайно подкармливала деревенских ребятишек. К небогатому колхозному трудодню отыскивалось то сорочье яичко, то первая проклюнувшаяся стрелка дикого лука, то еще не успевшая покраснеть, засахариться пуговка земляники... Целыми днями деревенская детвора обшаривала окрестные поля и перелески, пытливо приглядываясь к земле и травам, испробуя всё на молодые зубы, и незаметно, исподволь постигала она великую тайну природы, сама по себе проникаясь пока еще неосознанной благодарностью к родному краю, не давшему ей загинуть. Кто же из них тогда мог знать, что и дикий лук, и боярку, и терпкие ягоды калины, спасавшие их от цинги, слепоты и белокровия, наука потом назовет витаминами? В то время не мог знать и маленький Вася, что, кроме самой жизни, эта земля подарит ему и чуткую, отзывчивую душу художника и что будет мучить он себя в поиске самых заветных и сердечных слов ответной благодарности за ее материнскую доброту. И он находит такие слова, удивляющие первозданной свежестью. Небо у него не привычно нахмурилось, покрылось тучами, а «печально постарело»; дождь он называет бусенцом, а осоку — шумихой. Стрекоза не просто летает, а дозорит.
И смотрите, сколько в этом слове возникает ассоциативных образов! Присутствие зудящих «з» — стрекоз-з-за доз-з-зорит — очень точно имитирует сухо звенящий стрекозий полет. А этот неожиданный глагол попутно уточняет и само «дело» стрекозы: она летает не от нечего делать, а несет дозор, перехватывает надоедливых комаров и мошек. Или: «Боярка подкарауливала — старалась врасплох закогтить мою фуражку». И опять точно и образно: закогтить! Мы тотчас вспоминаем, что ветки боярышника унизаны острыми шипами. Василий Юровских не хочет оставаться только потребителем уже устоявшегося литературного языка — он его активный творец и исполнитель. И реставратор одновременно. Любовно и бережно он очищает от архивной пыли незаслуженно забытые в суете слова и, вписывая их к месту, заставляет сызнова звучать веско и молодо. Есть у него небольшая притча: стояла лиственница с голой сушиной на макушке. Облюбовала эту сухую ветку горихвостка и каждый день славила с нее зарю. Кому-то не поглянулась та сушинка, обрезал лиственницу, сделал ее похожей на городские обстриженные клены. Не прилетала после того горихвостка, и лиственница онемела...
«Впрочем,— замечает писатель,— случается этакое не с ней одной. Бывает, напишет кто-то языком матери-земли, а другому слова его корявыми покажутся. Ну и вырежет он их, как ту сушинку: ровно да гладко станет, как на асфальте, только... безголосо. Невдомек иному: слово-то, с виду корявое, и было той самой певучей сушинкой». Говорить языком матери-земли — это высокое искусство и стремится постичь в своем творчестве Василий Юровских.
Евгений Носов