Рошак Теодор - Киномания [Ерисанова Ирина, 2011 г., 96 kbps, MP3]

"Киномания" Теодор Рошак
Книга порабощает. Настоящая ловушка для киномана, который хотел бы найти свои интересы, свои фобии и свои мании в литературе, подкупающая искренней, фанатичной любовью автора к кино. Не думала, что эту атмосферу остроумного наслаждения знаниями о фильмах, интеллектуальных споров, походящих на поединок, - и подсознательное чувство опасности можно передать на бумаге. После того, как книга заканчивается, чувствуешь себя покинутым, ведь это тот единственный собеседник, который в полной мере способен осознать болезненную любовь к движущимся картинам. Но самое главное заключается в том, что Рошак ставит вопрос об изначальной сути кино как искусства, придает ему языческую, мистическую окраску. Проводя линию от немого кино, от Дрейера, Мурнау и Ланга, двигаясь дальше и рассуждая о Мале, Бергмане, Вертове, Трюффо, приближаясь к Голливуду и не переставая живописно создавать несуществовавшие в реальности картины, Теодор Рошак оказывается в современности. И этот прием кинофэна-этика приводит к тому, что ощущение реальности становится действительно жутким. "Нечего больше прятать", - с сожалением говорит Макс Касл. Книга - пир для разума, прочно связанный с детективной интригой. Этика и эстетика кинематографа, глубинные пласты и блестящие критические отзывы, сексуальность, будоражащая воображение, и привкус страха.

Студент Лос-анджелесского института киноведения, а позже - кинокритик Джонатан Гейтс становится одержим легендарным режиссером-экспрессионистом Максом Каслом, который снял несколько скандальных шедевров в 1920-е гг. в Германии и череду фильмов ужасов уже в Голливуде, прежде чем исчезнуть без вести в 1941 г. Фильмы Касла производят странное, гипнотическое воздействие, порождают ощущение буквально осязаемого зла, хотя на экране ничего особенного не происходит. Изучая картины Касла, которые никак не желают его отпускать, Гейтс обнаруживает интересные оптические эффекты, "скрытый" пласт фильма, который и вызывает первобытное ощущение ужаса (оригинальное название книги - "Flicker"). Но чем дальше мужчина проникает в загадку, чем сильнее ему хочется узнать все, что связано с гением злого кино, тем глубже он увязает в тайнах и парадоксах.

Рошак обладает несомненной властью над читателем. Он подталкивает посмотреть каждый фильм, о котором вскользь упоминает, делает выдуманных личностей столь интересными, что реальные даже несколько блекнут на их фоне. Фильмография Макса Касла начинает волновать и тревожить, а каждый описанный кадр впечатывается в сознании, как будто это не критик Клер морщится, глядя на происходящее в "Пире неумерших", а ты сидишь рядом. Механика, пленки, аппараты - даже эти моменты описаны Рошаком поэтично. При прочтении овладевает чувство сумерек и огонь, жажда расследования, погружения. Огромным плюсом в этом отношении является построение книги: главный герой изначально не является знатоком кинематографа, он ищет обнаженную натуру, как большинство молодых парней, а таковая встречается только в европейских фильмах. Так Гейтс становится завсегдатаем кинотеатра "Классик", где знакомится с серьезной, мрачной Клер, знающей о кинематографе все. Бескомпромиссная, резкая, талантливая Клер (Кларисса Свон) в весьма своеобразной манере начинает учить молодого варвара, а затем они сталкиваются с первым фильмом Касла... "Я впитывал теорию Кракауэра, уткнувшись носом в грудь Клер, теребя губами ее дразнящий сосок; я осваивал базеновский миф о тотальном кинематографе, слушая ее игривую стриптиз-лекцию; я воспринимал авторитетный анализ различий между иконографической и акцентированной образностью, погрузившись в затяжной куннилингус, - обильный поток мыслей моей наставницы набирал силу или мельчал в зависимости от степени возбуждения." Принцип "погружение" срабатывает незамедлительно, а знание и остроумие идут рука об руку, подкрепляя действие друг друга. Рошаку удается и другое - чувство испуга, открытия, которое ты делаешь вместе с Гейтсом, изменяет мир вокруг, толкает в параллельное измерение. Он подтверждает твои опасения, он отыскивает то, что мог бы отыскать ты. Липкий, параноидальный ужас скачет танцем теней на стене.

У Рошака есть то, что любители кино зачастую ищут, читая рецензии. Не потому, что хочется найти кино, а потому, что хочется найти взгляд, мысль, умение увидеть в затертой, запиленной картине не банальность, но нечто. У Рошака это есть - и есть с избытком. Думаю, что даже те, для кого имя Орсона Уэллса и Авы Гарднер ничего не говорят, не будут испытывать никаких затруднений, потому что Рошак не узкоспециален, он щедро раздаривает свою наблюдательность и талант.

Цитата.
"Язвительная критика супружеских нравов в "Любовниках" Луи Маля не достигла цели - прошла мимо меня. Не имело ни малейшего значения и то, что, по мнению критиков, сюжет был легковесным, а игра слишком вычурной. Что я тогда знал о критиках? Что я знал о мнениях? Для меня этот фильм давал камере повод продемонстрировать во всем их великолепии интимные подробности адюльтерной сцены. Мужчина и женщина в постели, в ванной. Она откликается на его прикосновения с такой же естественной пластикой, с какой расходятся круги по воде. Их любовные объятья так же лиричны, как и отменная музыка, под которую протекает скоротечный роман. (Как я позднее узнал, это был секстет Брамса. Вот уж воистину необычный аккомпанемент). Я сидел в плену своей эротической фантазии, обуреваемый желанием и убежденный, что наконец испытал настоящее. Вот оно, значит, о чем речь, вот в чем эта тщательно хранимая тайна, вот чем и как занимаются мужчина и женщина, когда это происходит не на заднем сиденье автомобиля или в сомнительном уединении у приятеля, когда родители ненадолго уехали.

Но что же произвело на меня такое впечатление? Вовсе не три-четыре кадра, в которых мелькали обнаженные прелести, и не мужская рука, небрежно ласкающая женское тело. Скорее легкость, с которой мужчина и женщина проделывали это. Так равнодушно, так деловито. Когда мы видим любовников в ванне, можно не сомневаться, что они на самом деле голые - никаких тебе размытых кадров или световых пятен. Одна только камера в умелых руках, и никакой нарочитости, чтобы скрыть или выпятить что-то. Когда женщина поднимается из воды, чтобы взять полотенце, камера не пялится похотливо - как пялился бы я, - а остается совершенно непринужденной. Напротив, камера объективным взглядом искушенного любовника привычно фиксирует, как ее груди, ее пупок перемещаются по этой наэлектризованной траектории. Фильм словно бы говорил: такие пикантные детали - дело обыденное во взрослой жизни. И удивляться тут нечему. Разве все мы, зрители, не знаем об этом?
Черта с два мы знали! Уж во всяком случае не я>"
Конец цитаты.

Рошак очень точно соединил интеллект и секс, описав критика Клариссу Свон, Клер, безжалостный образ которой занял место в моем личном иконостасе. Первая часть книги - это обучение, инициация молодого чурбана, проходящая под тонким руководством настоящего мастера. Устами Клер говорит этик, видящий в кино искусство и умеющий отстаивать свои позиции с тигриной силой. "Если уж мы хотим стирать на публике грязное белье, то давайте будем честны относительно природы этих пятен. Не стоит выдавать поллюции за высокое искусство". Ее переживания, ее трагедия и жизнь столь великолепны, что являются книгой в книге. В конце же Рошак сталкивает нас с мрачным пророчеством и значимостью кинематографа, который не развлекает, но повелевает. Книга просто блестящая. Каждая ее страница наполняет эдаким чувством-нуаром, влекущим на улицы, в пыльные видеопрокаты, в старые кинотеатры на поиски крупных планов и удачных мизансцен, в погоню за сокровищами, которые могут оказаться ящиком Пандоры. Невероятная вещь. Ведь помимо описанного стержнем происходящего является творчество Макса Касла, его зловещие тайны, и тут от книги нет спасения, ее хочется читать и днем, и ночью, не отрываясь и откладывая, потому что она до боли, до непристойности, до рези в душе хороша.

"...очень важно, но, как я видел, отнюдь не для Клер - та сидела за плотной завесой табачного дыма, который скрывал ее помрачневшее лицо. Она словно подвергала сомнению каждое, услышанное ей слово. Мне нравился вид Клер: заносчивый, пресыщенный, угрюмый. Мне хотелось быть похожим на нее. Я попытался - вроде бы получилось. Хотя в то время я был полным профаном в кино, но я прекрасно понимал, что она чувствует. Вампиры. Даже я знал, что это не искусство, что это совсем не похоже на кино, ради которого мы приходили в "Классик", на фильмы о мучительных отношениях, отчаянии, бессмысленности жизни - вроде "La Strada", "Похитителей велосипедов" или "Седьмой печати". По-настоящему хороший фильм, как я это понимал, рождал у тебя желание пойти и утопиться. Фильмы о вампирах его не рождали. Они были просто мусором. Сказать по правде, мне нравились фильмы о вампирах. И об оборотнях. Но я, конечно, об этом помалкивал. Уж этому-то я научился: если тебе нравится всякое дерьмо, держи рот на замке""

"Фильм продолжался немногим менее девяноста минут. Когда он закончился, первым заговорил Шарки, нарушив хрупкую тишину:
- Я сдаюсь. Это было кино?
Ни я, ни Клер не ответили. У нас не было названия для того, что мы видели. Мы не были уверены, что видели весь фильм и в правильной последовательности. То, что мы видели, явно было черновым монтажом - даже оборванные края пленки не были срезаны. И тем не менее мы знали, что все это не имеет значения, потому что после нескольких минут разговора стало ясно: фильм - такой, каким мы его видели, - действовал. Все мы, просмотрев его, испытывали одно чувство - абсолютного, парализующего ужаса. Но это был ужас не страха, а отвращения. Нас задела непристойность: сознательно доведенная до грани приемлемости, она удерживалась в этой позиции почти невыносимо долго, но не так, чтобы слишком. Будь режиссер чуть менее искусен, и эта неприкрытая грубость фильма заставила бы нас выключить проектор или уйти из зала. Но все было сработано так ловко, так умело, что мы остались, мы смотрели. Мы досмотрели до конца против своей воли."

Цитировать можно все. С любого места, любой абзац. И учтите, что я совершенно не затрагивала раскручивание интриги как таковой. Ближе к концу понимаешь, что развлекательность и мальтийский крест - ничто перед великим и ужасном вопросе об изначальном зле кинематографа, задаваемом - какая ирония! - одним из самым пылких его фанатов. Подпись "интеллектуальный бестселлер" в кои-то веки оказалась истинной правдой. И даже фраза "Умберто Эко для любителей кино" не грешит против истины с той только поправкой, что "Flicker" не столь громоздок. Он намного лучше.

Вы даже не представляете, что это за книга, 8 июля 2009 г.

Жемчужина. Бриллиант. Чтение "Киномании" - лучшее, что может случиться с поклонником киноискусства. История развития кино в детективном сюжете. Книга, выпущенная небольшим тиражом, незамеченная и мгновенно ставшая редкостью. Купить можно только у букинистов. Сдается мне, что ее обладатели скрывают факт владения текстом, выдавая суждения автора о кино и режиссерах за свои собственные:) Я узнал об этой книге из одной критической рецензии на "Тайную историю кино (ТИК)" Евдокимова, где последнего обвиняли в плагиате (совершенно зря, причем, - никакой связи). Нашел и купил с большим трудом. Оригинальное название - "Фликер" (технический прием при монтаже кинофильма, вокруг которого завязан сюжет). Роман читается как эссе о кино середины прошлого века, только примечания и ссылки занимают страниц 70. Интрига и детективный сюжет здесь не самое главное, хотя они имеют место быть. Верно сказано: книга помешанного на кино о помешанных и для помешанных же. Роман обладает особой атмосферой текста-расследования, очень личной интонацией рассказчика, делящегося с читателем сокровенным. Главный герой исследует судьбу Макса Касла (собирательный образ, Ланг и Мурнау приходят в голову в первую очередь), немецкого режиссера, эмигрировавшего в США. Касл не только применяет уникальный способ воздействия на зрителя в своих трэшевых фильмах ужасов, но и стоит за многими великими фильмами, например Орсона Уэллса. Истоки процесса ведут в средневековье, а итогом должна стать гибель современного мира, но поверьте, для Рошака это только повод. К сожалению более подробно раскрывать тайны книги не прилично, но не могу удержаться от того, чтобы не высказать своего восхищения догадкой автора о том, что кино изобрели катары. Я так и знал.

слишком хорошая книга, 20 февраля 2009 г.

Если бы можно было поставить 6, 10, 20 - можно было бы это делать без малейших колебаний. Книга для киноманов и о киноманах, полностью понятная только тем, кто обладает соответствующим уровнем эрудиции. Но если вы переступили порог, получите впечатлений на полную катушку.

Рошак обладает несомненной властью над читателем. Он подталкивает посмотреть каждый фильм, о котором вскользь упоминает, делает выдуманных личностей столь интересными, что реальные даже несколько блекнут на их фоне. Фильмография Макса Касла начинает волновать и тревожить, а каждый описанный кадр впечатывается в сознании, как будто это не критик Клер морщится, глядя на происходящее в "Пире неумерших", а ты сидишь рядом. Механика, пленки, аппараты - даже эти моменты описаны Рошаком поэтично. При прочтении овладевает чувство сумерек и огонь, жажда расследования, погружения. Огромным плюсом в этом отношении является построение книги: главный герой изначально не является знатоком кинематографа, он ищет обнаженную натуру, как большинство молодых парней, а таковая встречается только в европейских фильмах. Так Гейтс становится завсегдатаем кинотеатра "Классик", где знакомится с серьезной, мрачной Клер, знающей о кинематографе все. Бескомпромиссная, резкая, талантливая Клер (Кларисса Свон) в весьма своеобразной манере начинает учить молодого варвара, а затем они сталкиваются с первым фильмом Касла... "Я впитывал теорию Кракауэра, уткнувшись носом в грудь Клер, теребя губами ее дразнящий сосок; я осваивал базеновский миф о тотальном кинематографе, слушая ее игривую стриптиз-лекцию; я воспринимал авторитетный анализ различий между иконографической и акцентированной образностью, погрузившись в затяжной куннилингус, - обильный поток мыслей моей наставницы набирал силу или мельчал в зависимости от степени возбуждения." Принцип "погружение" срабатывает незамедлительно, а знание и остроумие идут рука об руку, подкрепляя действие друг друга. Рошаку удается и другое - чувство испуга, открытия, которое ты делаешь вместе с Гейтсом, изменяет мир вокруг, толкает в параллельное измерение. Он подтверждает твои опасения, он отыскивает то, что мог бы отыскать ты. Липкий, параноидальный ужас скачет танцем теней на стене.

У Рошака есть то, что любители кино зачастую ищут, читая рецензии. Не потому, что хочется найти кино, а потому, что хочется найти взгляд, мысль, умение увидеть в затертой, запиленной картине не банальность, но нечто. У Рошака это есть - и есть с избытком. Думаю, что даже те, для кого имя Орсона Уэллса и Авы Гарднер ничего не говорят, не будут испытывать никаких затруднений, потому что Рошак не узкоспециален, он щедро раздаривает свою наблюдательность и талант. Книга порабощает. Настоящая ловушка для киномана, который хотел бы найти свои интересы, свои фобии и свои мании в литературе, подкупающая искренней, фанатичной любовью автора к кино. Не думала, что эту атмосферу остроумного наслаждения знаниями о фильмах, интеллектуальных споров, походящих на поединок, - и подсознательное чувство опасности можно передать на бумаге. После того, как книга заканчивается, чувствуешь себя покинутым, ведь это тот единственный собеседник, который в полной мере способен осознать болезненную любовь к движущимся картинам. Но самое главное заключается в том, что Рошак ставит вопрос об изначальной сути кино как искусства, придает ему языческую, мистическую окраску. Подпись "интеллектуальный бестселлер" в кои-то веки оказалась истинной правдой. И даже фраза "Умберто Эко для любителей кино" не грешит против истины с той только поправкой, что "Flicker" не столь громоздок. Он намного лучше.

Чем сильнее зло, тем сильнее фильм, 1 июня 2010 г.

Главный герой романа Теодора Рошака, Джонатан Гейтс, юный американский киноман, с подачи своей старшей и более искушенной в синематографе подруги всерьез увлекается изучением творчества полузабытого немецкого режиссера-экспрессиониста Макса Касла (возможными прототипами Касла были легендарные Фриц Ланг и Эдгар Ульмер), автора низкопробных и малобюджетных трэш-фильмов. Во время Второй мировой войны Касл исчез при таинственных обстоятельствах.

Фильмы Касла производят на юного киномана странное, гипнотическое воздействие, порождают ощущение буквально осязаемого зла, хотя на экране ничего особенного не происходит. Изучая картины Касла, которые никак не желают его отпускать, Гейтс обнаруживает интересные оптические эффекты, «скрытый» пласт фильма, который и вызывает первобытное ощущение ужаса (оригинальное название книги — «Flicker»). Чем упорнее Гейтс пытается разрешить «загадку Касла», тем глубже он увязает в многочисленных тайнах и парадоксах. «Ужастики» Макса Касла оказываются не просто вымыслом или кинематографической легендой.

«Киномании» не случайно предпослан эпиграф из Альфреда Хичкока: «Чем сильнее зло, тем сильнее фильм». Роман Т. Рошака именно об этом. О том, что между кадрами гениального фильма скрывается тьма, которая манипулирует, управляет людьми. (заметим в скобках, что отнюдь не краткий курс истории ВКП(б), а книги и, главное, фильмы воспитали советского человека).

В романе Рошака органично соединяются вымысел и реальность, жонглирование историческими фактами вперемешку с реальными личностями, блестящие рецензии и разборы никогда не существовавших фильмов с бытописаниями обитателей Голливуда. Легендарному Орсону Уэллсу в «Киномании» отведена целая глава, и эта глава, сделана с редким вкусом и изяществом.

Умный, увлекательный и очень грустный готический роман-притча о сущности кино.

Кино продолжается, 9 марта 2010 г.

Прочитал «Киноманию» Т. Рошака. Прежде всего, хочу выразить искреннюю благодарность коллеге Владиславу, который своей блестящей рецензией «навел» меня на этот роман. Спасибо.
Теперь о том, что прочитал я. Ещё в юности, Джонатан Гейтс, счастливо нашедший свою первую, на самом деле единственную, любовь в темном зале «элитарного» кинотеатра «Классик», случайно узнаёт о немецком режиссере Максе Касле и о его странных фильмах. Узнает, не зная ещё, что «фильм – это судьба». Постепенно обрывки полустёртой кинопленки материализуют туманные образы и титры в людей, ходульные киношные страсти в то, что по эту сторону экрана. Гейтс посвящает жизнь попытке связать стрекот ветхого кинопроектора с грозным рокотом истории.
Неизбежно сравнение «Киномании» Рошака с «Маятником Фуко» Эко. Романы очень похожие и разные одновременно. Эко пишет об конспирологии как об «обмороке разума», когда «отсутствие гармонии и меры, чудовище рождают и химеры», остроумно обыгрывая конспирологические штампы и сюжеты. Рошак пишет несколько о другом. О том, что есть искусство, о «навозной куче и жемчужине» и есть она в этой куче. О том, что кино и проклятие, и благословение одновременно. О том, как тленно и бессмертно кино. Тут нужно остановиться, а то появляется нездоровый пафос, которого, кстати, немного в романе. В нем есть другое – герои, страсть, секс, циничный юмор, любовь, дыхание времени. И «настоящий финал» настоящего кино.
В конце выскажусь о судьбе «Киномании» в России. Книга, несмотря на благоприятное время для издания – подъем интереса к конспирологическим романам с интеллектуальной начинкой, не «прогремела», оставшись на периферии читательского интереса. Народ с упоением читал Брауна, «Коды», «Загадки». Как ни странно, это здорово, на мой взгляд, помогает самой книге Рошака. Звучит эгоистично, но «Киномания» – вещь не для всех, герметичная, ждущая своего читателя. Читателя, который, прочитав её, возможно, и сможет увидеть фильмы Макса Касла. Ищите и читайте.

супер-книга!, 23 мая 2010 г.

одна из лучших книг,мною прочитанных.Это наслаждение для всех знатоков и любителей кино(ну и литературы,разумеется) Отличный подарок для друга-интеллектуала.Жаль,купить сложно(просто не найти)

С уверностью можно Не читать, 11 июля 2007 г.

Киномания – тот, к сожалению, досадный случай, когда рецензии на обложке достойны большей похвалы, чем сам роман. Чтение трудным не назовешь. Несмотря на отсутствие динамики какое-то время сюжет притягивает как «фликер» о котором пишет автор. Но под конец начинает утомлять. В общем, все как в затянутом и неудавшемся кино: ожидание чего-то интересного сопровождает до самого финала и с ним же умирает. Думаю, что для читателей, не относящихся к любителям кино, роман вообще никакого интереса представить не может.

Проблема монтажа
© Сергей Бережной, 2006

Теодор Рошак. Киномания: Роман / Перев. с англ. Г.Крылова. - СПб.: Домино; М.: ЭКСМО, 2006. - 928 с. - (Интеллектуальный бестселлер). - [Ориг.: Flicker, 1991]

Рошак - умница, хитрец, язва и жулик. Но - не талант, нет. Ни передергивать мастерски, ни показывать "товар лицом" у него не получается. И нет той конспирологической легкости, которая принесла такой хороший урожай капусты Дэну Брауну. "Киномания" - роман не провальный, но и не вполне удачный. Как-то в нем все недомонтировано.

Роман присыпан названиями фильмов и именами режиссеров, продюсеров и звёзд, причем условно-вымышленные персонажи (и фильмы) сосуществуют в нём наравне с как-бы-настоящими. Повествование ведется от лица Джонатана Гейтса - поначалу юного олуха, который мало-помалу становится большим авторитетом в киноведческой среде. Гейтс - фигура не самостоятельная, он добросовестный исполнитель, декорация, марионетка, за ниточки которой дергает гораздо более умная тётенька Кларисса Свон. Она научила Джонатана всему, что он, с ее точки зрения, должен был знать о кино, подсунула ему тему, которую он усердно пахал всю оставшуюся жизнь, и впоследствии периодически интересовалась результатами. На протяжении всего романа Джонатан так и не осмеливается обрести собственный голос - в этом, я думаю, и заключена значительная доля авторской иронии (и самоиронии, врозможно), так как тема посредника-медиатора является в романе одной из наиболее значительных.

Кино, согласно Рошаку, выступает не только как вид искусства, но как посредник при передаче зрителю некой метафизической информации, которая заключена как в сменяющихся 24 раза в секунду кадрах, так и в разрывах между ними - в темных промежутках, "мгновениях тьмы". С учетом этого кино выступает как почти идеальное воплощение религиозной доктрины катаров о борьбе Бога Света и Бога Тьмы, которые в трактовке Рошака меняются местами: так как свет может существовать только во тьме, то именно в промежутках между кадрами заключено светлое начало. (Авторская ирония тут, пожалуй, достигает апогея - трудно не согласиться, что во многих фильмах именно промежутки между кадрами являются самым большим интеллектуальным и художественным достижением...)

Впрочем, Рошак не ограничивается метафорами и переводит тему в плоскость "теории заговора". Перед читателем предстает главный предмет исследований Гейтса - немецкий режиссер Макс Касл, он же Макс фон Кастелл, который волею автора унаследовал черты биографий Мурнау, Лени, Штернберга, Штрогейма и других европейских режиссеров, перебравшихся в 20-х годах Голливуд. После первой же катастрофической неудачи в США (подобно "Алчности" Штрогейма, гениальный фильм Касла "Мученик" был признан студией слишком длинным для проката, вышел на экраны сокращенным в пять раз и с треском провалился) он получает от студий только черную работу на малобюджетных ужастиках, но даже с их помощью пытается (с переменным успехом) донести до зрителя свои идеи. Касл - воспитанник катаров, а потому идеи эти (в понимании Гейтса и, возможно, Рошака) вполне безумны, однако благодаря изумительному техническому мастерству Касла и его соратников придают фильмам признаки высокого искусства.

В силу того, что "Киномания" - роман, у читателя есть постоянный соблазн считать вещи, в которые ему трудно сходу поверить, преувеличением. Однако те же самые обстоятельства в контексте реальной истории кинематографа впечатляют куда сильнее. Например, история с "Мучеником" Макса Касла, авторский монтаж которого состоял из 31 катушки (11 часов) выглядит явной гиберболой, хотя Рошак всего лишь совсем немного (на треть) раздул метраж "Алчности" Штрогейма, который (метраж), как известно, составлял в авторском варианте 8 часов (24 катушки). Кстати, ещё один аспект неправдоподобия - Касл, начиная в 1926 году съёмки "Мученика", не мог не знать о печальной судьбе законченной в 1924 году "Алчности"... Впрочем, бог с ним, с Каслом, но как идиотично в этом контексте выглядят боссы Metro-Goldwyn Pictures, которые, если верить Рошаку, единожды сев в калошу со Штрогеймом, тут же бодро повторили это упражнение снова... Касловская "метабиография" перенасыщена такими натяжками, с какого-то момента это начинает очень раздражать. А когда герой романа находит на кадрах старой плёнки "вмонтированные" в блики посуды и огоньки свечек сложные многофигурные сцены, никакого доверия к автору просто не остаётся и воспринимать роман можно лишь как прикол: такая находка практически равнозначна обнаружению картины Иванова "Явление Христа народу" в одном пикселе цифровой фотографии. Можно даже сказать, что Рошак написал роман в упорной борьбе с собственным непониманием того, о чём он писал.

В романе во весь рост взята тема киноавангарда и поп-арта, Рошак вволю (и вполне по делу) поиздевался и над тем, и над другим. Однако и классике в его романе достается немало плюх - кстати, допускаю, что даже помимо желания автора. Иногда создается впечатление, будто он сам не в силах поверить, что простая последовательность кадров может заставить зрителя испытывать сильные чувства, что для этого необходим какой-то "допинг" в виде скрытых изображений, тайных приемов монтажа, воздействующих на подсознание, мифического 25-го кадра и так далее. Вероятно, это можно объяснить тем, что Рошак кино знает, но не слишком-то его любит и не очень-то в него верит - кстати, это заметно и по тому, что он обычно не залезает глубоко в дебри киношной истории, ограничиваясь упоминанием и перечислением знакомых читателю имен режиссеров, актеров, названий фильмов, студий - тем самым создавая впечатление широкого охвата, но, увы, не впечатление глубокого проникновения. Точнее, "глубина" таким образом концентрируется вокруг Касла и создаёт ощущение, что именно он был ключевой и самой значимой фигурой в истории кино. Рошак несколько раз намекает, что это возникшее у Гейтса впечатление ложно, но столь же часто заставляет читателя этому впечатлению поверить.

Усиливается мое неудовлетворение от книги тем, как решен финал. Кому-то возможно, он покажется символическим, но именно такая развязка вот уже почти сто лет служит прекрасным примером неспособности автора распутать все завязанные им сюжетные узелки. Хуже может быть, пожалуй, только тотальное уничтожение в последней главе всех существенных для сюжета персонажей...

С трудом представляю, какой у этого романа в России может быть читатель. При всей нарочитой попсовости-авангардности "Киномании", она требует при чтении слишком обширных знаний истории немого и раннего звукового кино - тогда начинают играть намеки, косвенные отсылки, роман приобретает характер насыщенного гипертекста. Представляю, как невозможность пройти по намеченным ссылкам будет раздражать читателя, который привык, чтобы ему всё подробно разжевывали (вот как тот же Дэн Браун). Комментарии, которыми снабжена книга, безусловно такому читателю полезны, но никакие комментарии не помогут, когда, например, автор упоминает об особенностях визуального решения "Черного кота" Ульмера, явно подразумевая, что читатель этот фильм видел, и не раз. Западный читатель, конечно, этот фильм видел, но наш-то вырос на "Весёлых ребятах" и "Волге-Волге"...

Напоследок о самом существенном: Г.Крылов проделал отличную работу, переводя книгу - надеюсь, ему было интересно копаться в материалах по истории кино, а перекопать их ему пришлось изрядно...