Андрей Вознесенский читает свои стихи [А.Вознесенский, 1978-1987, 128-192 kbps]

«Стихи не пишутся — случаются...» В этом метком определении Андрея Вознесенского выражено многое: естественность творческого начала, его непреднамеренность, его органичность.
Смело и озорно, с присвистом и лихостью, словно повернувшись на высоком каблучке, вошел, нет — влетел в нашу поэзию середины 50-х годов Андрей Вознесенский:
По Суздалю, по Суздалю Сосулек, смальт — Авоською с посудою Несется март. И еще:
Дали девочке искру, Не ириску, а искру, Искру поиска, искру риска, Искру дерзости олимпийской! «Искра» неожиданно сталкивается с «ириской». Слова столкнулись — и вспыхнул образ: девочке — не ириска, а искра. Игра, но осмысленная игра.
Мы — противники тусклого. Мы приучены к шири — Самовара ли тульского Или «Ту-104». Слог «ту» в словах «тусклого», «тульского», «ТУ-104» играет. Играет осмысленно. Смысл здесь сопрягается с новизной его выражения.
В первых книгах Андрея Вознесенского избыточно искрится и брызжет звуковая энергия стиха. Звуки льются легко, непринужденно и — что всего важней — осмысленно. Это не бездумная игра в словеса, как уверяли некоторые критики, а постоянный молодой прорыв к смыслу, к сути. Острота звучания в поэзии Андрея Вознесенского с годами все более и более обретает остроту значения.
Помня об озорстве и риске раннего его творчества, нельзя забывать, что и в эту пору поэт располагал серьезным запасом знаний. Он с самого начала был во всеоружии культуры мира. Архитектура и музыка, математика и сопромат, история живописи и история поэзии. Это важно знать: на стихи повлияла архитектура, особенно Владимирская школа, среди образов которой прошло детство поэта. Позднее Андрей Вознесенский увлекся принципами французского архитектора Корбюзье. «Это тоже, вероятно, не могло не повлиять на мой склад, а стало быть, и на поэзию», — говорит Андрей Вознесенский.
Отец поэта, занимавшийся проектированием гидростанций, привил сыну любовь к русской истории и искусству. Это вошло в его стихи и поэмы не как извне взятая тема, а как голос души, как рвущаяся из нее страсть. Зодчие, живописцы, строители, каменщики, актеры, музыканты, изобретатели, дерзновенные российские Икары и Дедалы, землепроходцы — Все они властно и навсегда вошли в произведения поэта и составляют мощную и впечатляющую своей яркостью галерею. То перед нами фреска, то витраж, то панно, то картина. Соответственно этому — в звучании — то месса, то хорал, то концерт, то романс.
Стремление к синтезу искусств — цвет, звук, движение, мысль — вот что владеет поэтом. Отсюда и желание свободно распоряжаться всей палитрой человеческих чувств: от оранжевого теплого и радостного света до лилового сумеречного и раздумчивого.
Трудно всякое начало. Особенно в поэзии. Но, положив начало, удачное начало творческому пути, не менее трудно его продолжить, достойно и успешно продолжить. Продолжить, не дублируя своей начальной удачи, не копируя себя и других. Что для этого нужно? Андрей Вознесенский дает ответ на наш недоуменный вопрос: «Чем бы я ни занимался — живу поэзией». Жить поэзией — не в этом ли залог творческого движения. Хранить не себя в поэзии, а поэзию в себе. Врубаться в новые пласты жизненной породы. Быть с веком наравне. «В России искусство всегда общественно, гражданственно. Поэзия для нас не только услада. Она включает в себя и философию, и пророчество, и колокол, и вооруженную совесть, и исповедь. Она противостоит апатии и статичной буржуазности», — говорит поэт. И подтверждает эти слова своей работой. Новыми стихами, которыми располагает обладатель этой пластинки, слушатель ее.
У Андрея Вознесенского нет статики, которую он верно окрестил «буржуазной». Предметы и люди у него не позируют, как на витринах и перед фото- и кинообъективами. Предметы и люди, события и явления находятся в постоянном и напряженном движении по земле и по небу, среди миров, в неисчислимости Галактик. Поэт успевает, должен успеть уследить за ними и верно и своевременно сказать о них. Поэтому он попеременно — когда это ему нужно — смотрит то в телескоп, то в микроскоп. Он и уменьшает и увеличивает для того, чтобы увидеть и понять. Понять!
Слушая и читая Андрея Вознесенского, я всегда чувствую себя человеком XX века, его второй половины, еще точней — последней четверти, чувствую себя гражданином Страны Советов, современником космических полетов и расщепленного атома — мирного и угрожающе-свирепого, чувствую себя современником Эйнштейна и Ферми, Бора и Ландау, Королева и Гагарина, Пастернака и Элюара.
От книги к книге, от цикла к циклу, из года в год нарастая, звучит у Андрея Вознесенского особо важная мелодия. Верней сказать, много мелодий, сочетающихся, перекрещивающихся, сопрягающихся, как в симфонической музыке. И все они — о человеке, для человека, все они заняты, увлечены, более того захвачены человеком.
Все прогрессы реакционны, Если рушится человек. Здесь есть над чем подумать. Поэт — не адвокат, но именно он делегирован Человеком и Человечеством в Современность и в Вечность, чтобы защищать природу, красоту, разум, страсть, талант, совесть. Защита человека есть одновременно защита всего человечества. Боль за них, действенное сочувствие, понимание. Вот болевая, воспаленная зона поэзии Андрея Вознесенского. Голос поэта звучит то сочувствующе, то понимающе, то пронзительно-тревожно.
«Я — где боль, везде» — жизненный и творческий принцип Маяковского становится и для Вознесенского ведущим. Учительница Елена Сергеевна влюблена. Трудна ее любовь. «Ленку сшибли, как птицу влет...» Ей так тяжело. Поэт тут как тут. Студентка 2-го курса МГУ Светлана Попова гибнет «в Кольском льду». Поэт тут как тут. Один из критиков не поленился и подсчитал, что в поэме Вознесенского слово «лед» повторено 210 раз. Но это 210 ударов колокола в память погибшей. Поэт тут как тут, когда проводит вечер в «Обществе слепых». Просто ли сочувствие? Нет, желание постигнуть, понять, быть человеком, — это кажется просто, но это так нелегко. Быть человеком! — только и всего.
Какая боль в «Бойнях перед сносом», в «Анафеме», «На смерть Пазолини»! Поэт замечает разбившийся мотоцикл, и он жалеет машину. Я не помню такой жалости к неодушевленному предмету. Это убедительно, потому что поэт над всем ставит духовность, смысл, жизнь, движение, а не мертвую статику, буржуазность. Можно быть современным поэтом, но не быть поэтом современности. Андрей Вознесенский — поэт современности. Он существует вместе со своим временем. В теме, в слове, в интонации, в нервном сплетении радости и печали, восторга и отчаяния, раздумья и загадочности. Я не знаю, как остальные, Но я чувствую жесточайшую Не по прошлому ностальгию — Ностальгию по настоящему. Ностальгия — греческое составное слово — возвращение домой и боль, боль по дому, в широком смысле — тоска по родине. Андрей Вознесенский переосмысливает понятие. Бывает тоска по прошлому. У него тоска по настоящему. Есть у стихотворения и второй смысл: настоящее — подлинное, достойное, в отличие от ненастоящего, поддельного, дешевого. Когда слышу тирады подленькие оступившегося товарища, я ищу не подобья — подлинника, по нему грущу, настоящему. По своему составу эта пластинка показывает нового Андрея Вознесенского, его стихи зрелых лет, его настоящее — во всех смыслах этого слова. «Старый Новый год», «Есть русская интеллигенция», «Реквием», «Смерть Шукшина» и другие произведения при всей их доступности показывают, что рельеф творчества поэта все усложняется, становится исключительно интересным и перспективным. Поэт идет в глубь содержательности, в глубь человека. Его былое словесное озорство, этот Посвист соловья-разбойника не сняты, не сникли. Они стали осознанным новаторством, желанием для каждой суммы идей находить только им одним свойственное звучание. Жизнь обновляется, и поэзия не может, не должна не обновляться.
Меня пугают формализмом. Как вы от жизни далеки, пропахнувшие формалином и фимиамом знатоки!
Столь различные «формалин» и «фимиам» оказываются рядом. Знатоки в кавычках отстают и от знаний и от жизни, если не поспевают за ней. Поэт же становится, уже стал чутким органом самой жизни, улавливающим ее прихотливые и не всегда подвластные слову движения.
В сонме голосов наших поэтов его голос узнаёшь сразу. И, услышав его, ни секунды не сомневаешься в его подлинности. Андрей Вознесенский! У него своя манера чтения: то нараспашку, наотмашь, навзрыд, то исповедально, беседуя, тихо удивляясь — миру, дню, любви.
Его голос естественно вписался в музыку. Не текстами для песен, как это обычно случается. А всем существенным, что есть в поэте: страстью, думой, мольбой, жалобой, ликованием, тревогой. Концерт для поэта с оркестром. Прежде этого не бывало. Мелодекламация? О, нет. Это совместное, синхронное, двуединое творчество поэта и композитора, того же Андрея Вознесенского и того же Родиона Щедрина. Поэтория — такое слово ввел поэт, соединив поэзию и ораторию, придав этому новому понятию и явлению новый смысл. Поэтория, месса, песнь. Здесь таятся новые, еще неиспользованные поэзией возможности. На этой делянке и трудится Андрей Вознесенский.
Принято говорить: архитектура — застывшая музыка. Начавший свой путь как архитектор, поэт в зрелости возжаждал вызволить музыку из камня. Чувство сообразности, гармонии, архитектоники — вот что владеет им. Его муза (он называет ее «музой архитектуры») «не терпит бесхребетности, аморфного графоманства и болтовни, цели ее честны, пропорции ее человечны, она создает вещь одновременно для повседневного быта и для Вечности». Это важно нам услышать прежде, чем приступить к прослушиванию стихов Андрея Вознесенского в исполнении автора.
«В 60-е годы группа поэтов — и я в том числе, — говорит Андрей Вознесенский, — попробовали расширить аудиторию стиха от гостиной до спортстадионов. В наше время для истинной поэзии любая аудитория тесна, любой тираж мал. Но, по моему давнему убеждению, развитие поэзии должно идти не столько вширь, сколько вглубь. Расширяя аудиторию, нужно сужать ее». Верная мысль, выраженная нарочито задиристо и парадоксально. Под сужением аудитории Андрей Вознесенский, как мне кажется, имеет в виду постоянный рост понимания стиха миллионами. С таким пониманием нельзя не согласиться. Такому пониманию и служит литературная пластинка. Прослушал — не дошло. Еще раз прослушал, подумал, и вот — дошло. Именно такого серьезного — неоднократного — прослушивания заслуживает и эта пластинка. Проверил на собственном опыте, советую от души и вам, дорогой слушатель.
Лев Озеров